25 декабря в Центре Мейерхольда состоится премьера спектакля по книге Евгении Некрасовой «Калечина-Малечина» – копродукция с независимой продюсерской компанией «Арт-проект», той же, что выпустила здесь «Детей ворона». Мы побеседовали с режиссером Екатериной Корабельник о её любимых книгах, детях и родителях, и почему с ними нужно говорить о сложных и порой неприятных вещах.
Катя, ты такая солнечная и жизнерадостная, а в спектаклях у тебя вечно какая-то жесть. Почему ты выбираешь для постановки такие сложные, травматичные вещи?
Это началось, пожалуй, с «Детей ворона». Я поняла, что не хочу больше делать спектакли без крупной темы. Есть много симпатичных книг, с хорошими диалогами, интересными характерами, но без крупной темы мне уже не интересно. И еще, наверное, я так борюсь со своими страхами и проблемами. Если коротко, «Спасти супербелку» — это про развод родителей, а я как раз из такой семьи. «Дети ворона» – это 37 год, у нас дома эта тема замалчивалась, о Сталине говорили с опаской и просили в школе ничего не рассказывать. «Умник» – я рожала в 41 год и страшно боялась, справлюсь ли я, если ребенок родится не таким как все, с проблемами. «Калечина» – про буллинг, а я в школе могла обидеть человека, была довольно жестока, а теперь не всегда бываю хорошей матерью. То есть все мои спектакли — это сеансы психотерапии.
Ты же начинала как актриса музыкального театра, работала в «Летучей мыши» у Георгия Гурвича. Не хочешь продолжать в этом направлении?
Я очень люблю музыку и стараюсь везде ее использовать. «Калечину» мы делаем вместе с фольклорным ансамблем «Комонь». У Некрасовой же очень интересный язык – соединение жести с поэтическим, сказочным слоем. Я сразу поняла, что тут можно работать с музыкой, с фольклором. Калечина-малечина это вообще народная игра, когда держишь игрушку на пальце и нужно успеть проговорить эту считалочку. И тут возник наш знакомый Илья Шаров с группой «Комонь» – они делают современные обработки фольклорных мотивов. И это прям огонь!
Давай объясним для тех, кто не читал, что в тексте соединятся бытовая история про несчастную девочку Катю, которую не любят дома и травят в школе, с фантастической героиней – Кикиморой, которая становится волшебным помощником или хранителем Кати. Кстати, кто у вас играет Кикимору?
Я долго не знала, кто будет играть Кикимору. Я как Скарлет О“Хара говорила: об этом я подумаю завтра. Я сначала хотела куклу как у Дуда Пайвы, страшненькую такую. Но актер должен виртуозно владеть куклой, чтобы она жила. А у меня еще и петь надо, и играть. И мы стали думать, что кикимора — это некое промежуточное состояние между взрослым и ребенком, то есть актриса травести. У нас в театре таких амплуа почти не осталось. Многие пожилые травести уже покрупнели, а мне нужна была маленькая, дробненькая героиня – альтер эго самой девочки. Ведь кикимора – это в принципе внутренняя сила, которая из нее вырывается. И тут я вспомнила про Татьяну Аксюту из «Вам и не снилось», которая когда-то работала в РАМТе. Я переживала, что она откажется от роли Кикиморы. У меня были случаи, когда актеры не хотели играть всякую нечисть. Но она согласилась, хотя уже 20 лет на сцену не выходила. И работать с ней — просто счастье, она очень милая и трогательная.
«... Мама, ты должна сделать из этого спектакль..»
Ты советуешься с собственным сыном, когда выбираешь книги для постановки?
Да, с самого его детства. Я ему читала «Тюльку», и он так на нее хорошо реагировал, что я предложила ее на бэби-лаб и сделала там спектакль. Муж читал ему «Флору и Одиссея» Кейт ДиКамилло и Лука пришел и говорит: «Мама, ты должна сделать из этого спектакль». Поставила «Спасти супер-белку». Прочитали «Ленинградские сказки» Юлии Яковлевой — сделали «Детей ворона». «Калечину» я ему пока не даю читать, но на спектакль поведу.
В книге стоит ценз 18+, вы поменяли его на 12+. Какие-то сцены убрали?
Я вообще не понимаю, почему там 18+? На мой взгляд, это абсолютно подростковая книга. Мне кажется, сейчас в каждом втором зарубежном романе или инцест, или самоубийство. А здесь ничего этого нет, только попытки. Этот спектакль очень важно смотреть в связке ребенок — родитель. Потому что он о том, что нет контакта в семье. Если бы мама и папа были с дочерью, слушали её, то ничего бы не случилось. Но у них была рутина, выгорание. Мне кажется, это ужасно важный роман, и многие родители себя в нем узнают. Я тоже себя узнаю, когда сын на мне висит, говорит: «мамочка, давай поговорим», а мне все некогда.
«...Её булочками с како не кормили, а оставляли невкусную холодную еду в микроволновке...»
Героиня книги производит странное впечатление, будто у нее умственная отсталость. Ты ее тоже показываешь как особого ребенка?
У меня такого ощущения не было. А муж подумал, что да — она немного сумасшедшая. Наверное, это какой-то аутический спектр, когда человек немного тормозит и по-другому воспринимает мир. Возможно, у нее просто особенности развития, а родители ею не занимаются, не компенсируют и происходит регресс. Для учительницы она просто неудобна – портит ей успеваемость в классе, рейтинг. А когда находится заинтересованный, прогрессивный педагог в летнем лагере, он быстро раскрывает ее потенциал, ее воображение. В элитарном классе, где учились дети всяких шишек и богемы, она была никому не нужна. И это очень часто встречается в школах.
У тебя же сын на домашнем обучении?
Это временно, из-за пандемии. Мы хотим поступить в хорошую школу, где преподает Тамара Эйдельман, но шансов не много. У меня ребенок умный, любознательный, но ооочень медленный, он все время витает в облаках. А в сильных гимназиях там же соревнования на скорость, нужно руку тянуть, проявлять активность. У этой девочки тоже дар воображения. Кикимора же её воображаемый друг, не такой симпатичный, как Карлсон, конечно. Но какая жизнь — такой и друг. Ее булочками с какао не кормили, а оставляли невкусную холодную еду в микроволновке. У Некрасовой вообще много отсылок. Там даже главного негодяя зовут Сомов, как в «Чучеле». И хотя действие вроде происхоидв наше время, оно все равно чуть-чуть заретрованное, как будто это 90-е годы. Ощущение серого унылого подмосковного городка, условного Подольска, где мало что изменилось за последнее время.
«...У меня сын еще долго плакал при упоминании брусничного варенья...»
А кто у вас делал сценографию, этот лилипутский город с панельными многоэтажками?
Оля Никитина, ученица Крымова. В книге мама и папа работают в гулливерском городе, то есть в Москве, а сами они живут соответственно в лилипутском. Едут рано утром на забитой электричке, возвращаются поздно, без сил уже. Эту маму тоже можно понять — ей уже не до ребенка. Это мир серых панелек по пояс актерам, убогая детская площадка, еще советский быт. Но при этом спектакль не маленький: 9 человек артистов, музыкант с балалайкой, профессиональная певица и актриса мюзиклов.
Какие еще книги тебе хотелось бы поставить?
Очень хочу поставить «Беглецов» Ульфа Старка — очень душещипательная книжка. Лука у меня еще долго плакал при словах «брусничное варенье». То есть текст вызывает эмпатию, это очень важно, чтобы зрители смотрели не с холодным носом, подключались, сопереживали. А вот над Бакманом – «Бабушка велела кланяться» — я сама рыдала. Очень хочется поставить какое-то фэнтази или антиутопию для подростков вроде «Дающего», но на это нужны большие ресурсы, независимому проекту не осилить.
А почему ты не работаешь с репертуарными театрами?
Почему, иногда работаю: ставила в Казани, в Тольятти, в Ярославле, в Мытищах. Но другое дело, что фиг бы кто меня взял с «Детьми ворона» или «Калечиной-Малечиной» в государственный театр. Я сколько раз предлагала и в Москве, и в Питере, никто не хотел брать – не наш формат. Все хотят скандинавских булочек с корицей, теплых пледов и Муми-троллей. А здесь наше родное уродство, многоэтажки — сколько можно на это смотреть. И я очень благодарна нашему продюсеру Жене Худякову, что он за это взялся и помогает реализовать все мои безумные идеи. И спасибо огромное ЦИМу за доверие.
